Действительно, мы достаточно корректно обосновали, что на этом этапе речная обезьяна была ещё обычным животным. Каннибализм широко известен в животном мире и, в частности, распространён у многих млекопитающих. Мы не ставим задачу подробно рассматривать это явление. Заметим лишь, что одни виды в сходных ситуациях переходят к каннибализму, другие – нет. Можно сказать лишь, что в ситуациях скученности и стресса каннибализм, скорее, правило, чем исключение. Однако это, по большей части, эпизодическое состояние, и никакого «раздвоения сознания» даже очень развитые (по меркам животного мира) виды при этом не испытывают. Таким образом, сам факт каннибализма, который на определённом этапе развился у речных обезьян, ничего ещё не доказывает.
Однако рассмотрим дальше развитие ситуации с нашими предками. В условиях скученности популяции и стресса, когда драки возникали повсеместно, более распрямлённые и высокие особи получали решающее преимущество. Скорость отбора здесь была очень высокой, ибо сокращение популяции проходило со скоростью, характерной не для природы, а для современных селекционеров: быстро и по ограниченному кругу признаков.
Причиной этой быстроты было следующее: каннибализм дал возможность резко повысить калорийность и качество питания «победителям». Таким образом, процесс пошёл по принципу цепной реакции. Наблюдалось уже не сокращение популяции до приведения её численности в соответствие с кормовой базой, а использование большей части этой популяции в качестве кормовой базы.
Вспомним, однако, что оставались более распрямлённые (аномально распрямлённые, если рассматривать все другие функции, кроме драки) особи. Кроме того, подобное распрямление совпало по времени с засухой. Следовательно, соотношение времени водного и сухопутного времяпрепровождения изменилось. Речные обезьяны стали более сухопутными.
Для самок это означало невозможность донашивания детёнышей. рождались в прямом смысле недоношенными, беспомощными и требовали длительной опеки родителей, а зачастую только общая помощь всех взрослых особей стада могла обеспечить продолжение рода. Таким образом, обеспечение полноценного воспроизводства популяции требовали альтруизма и солидарности, а победа в борьбе за выживание требовала не просто агрессивности (это было бы вполне естественно), но постоянного агрессивного каннибализма, в общем не свойственного другим видам в течение длительного времени их развития (вспомним: «ворон ворону глаз не выклюет»). Эти требования были в данном случае взаимоисключающими, ибо распространялись на близко живущих особей своего вида.
Ситуация осложнялась ещё одним фактором. Наиболее эффективная помощь детёнышам всей группы (стаи, стада) осуществлялась только при наличии у самцов «возможной уверенности», что эти детёныши – его дети. Для этого самцы должны иметь если не регулярный, то эпизодический или хотя бы теоретически возможный доступ ко всем самкам группы. Подобная схема коллективного поведения имеется у некоторых приматов, например, у обезьян верветок. При этом самки-верветки не имеют чётко выраженных, как у других обезьян, периодов половой активности, выражающихся в появлении чётких внешних признаков. Эти признаки сохраняются у них в течение всего времени их взрослой жизни.
И хотя верветки предпочитают находиться в связи с одним самцом, но «кокетничают» они со всеми и хотя бы ограниченное число раз вступают в половой контакт с большинством самцов стада. Интересно отметить, что степень выраженности помощи всем детёнышам своего стада со стороны самцов у приматов увеличивается в соответствии со степенью выраженности схемы коллективного поведения, наблюдаемого у обезьян верветок.
Мы в данном случае не собираемся обсуждать очень интересную тему об альтруизме у других видов. Нам важно другое. Альтруизм по отношению к беременным самкам и детёнышам своего стада (стаи) есть у многих видов, но у обезьян-верветок он проявляется в одной из наиболее завершённых форм. У приматов (за исключением человека) эти свойства обезьян-верветок выражены наиболее чётко. Поэтому и описанный механизм обеспечения альтруизма можно считать у приматов наиболее эффективным.
Итак, альтруизм по отношению ко всем детёнышам, «нежность чувств» к половым партнёрам, постоянное, содержащее элемент неопределённости, «кокетство» самок. И одновременно – необходимость регулярно убивать особей своего вида и пожирать их. Вот, по нашему мнению, в чём суть того раздвоения, которое «свело с ума» нашего предка. Необходимость в зависимости от целого ряда причин постоянного переключения режимов поведения, не определённого инстинктивными, и привела к возникновению второй сигнальной системы,
Следует подчеркнуть, что само по себе возникновение элементов системы ещё не решало всех проблем. Решения, принимаемые с помощью этой системы, должны были быть конструктивными, непротиворечивыми. В описанной нами ситуации эта непротиворечивость могла быть достигнута только одним путём – разбиением популяции на резко отделённые друг от друга группы. Применительно к своим должен был проявляться максимальный альтруизм, применительно к чужим – агрессивность и каннибализм.
Специфика «проточеловеческой» ситуации состояла в том, что выделенные группы состояли из особей одного вида, эволюционировали в одном направлении, их представители могли вступать в половые связи и иметь общих детей. Наконец, группы могли увеличиваться и распадаться в процессе «борьбы коалиций», кстати, весьма распространённой в животном мире и не являющейся прерогативой человека, о чём однозначно свидетельствует современная этология. Никаких универсальных, безошибочных, инстинктивных механизмов отличия своих от чужих, присущих остальным животным, не было. Поэтому данная задача была поистине не простой, и вторая сигнальная система работала во всю силу, снимая постоянно возникающее «раздвоение сознания».
Будет логично предположить, что именно в это время для решения нетривиальных задач распознавания «свой-чужой», когда возможности традиционных, инстинктивных механизмов выполнения подобной функции были значительно ослаблены, наши предки использовали дополнительные возможности звуковой сигнализации, которые предоставлял им «ловкий язык».
Подчеркнём, что освоение этой сигнализации должно было достигаться ещё в детстве, в то время как у остальных животных аналогичные звуковые коммуникации начинают играть функциональную роль в более зрелом возрасте.
Действительно, человек должен с помощью языка суметь объяснить, что он «свой», но не тогда, когда ему потребуется половой партнёр или соратник для охоты, а тогда, когда его захотят сожрать, а это может случиться в очень раннем возрасте. Именно эти процессы и заложили основу возникновения языка как средства «внешнего информационного обслуживания» второй сигнальной системы.
Кстати, последствия проявления именно этой функции языка мы можем наблюдать и поныне на бытовом уровне. Интенсивным разговором, зачастую бессодержательным и не имеющим отношения к сути конфликта, конфликтующие стороны могут предотвратить драку. В этой ситуации с помощью активной беседы на подсознательном уровне пытаются вызвать у потенциальных противников мнение: «Мы „свои", мы говорим на одном языке!»
Именно этим эффектом пользуются также политики и ораторы. В данном случае часто встречающееся отсутствие логики в их речах не столь уж нелогично. Ибо вопрос состоит не в доказательстве неких тезисов, а в демонстрации с помощью самого факта свободного разговора на родном языке (речи) того, что выступающий «свой».
Кстати, данные современной лингвистики свидетельствуют о том, что понятия «свой» и «чужой» относятся к самым древним пластам языков, во всяком случае языков индоевропейских. Можно сказать, что именно с этих позиций и начинается язык вообще.
4. На линии огня. Следственный эксперимент. Могущество слабых. Непосредственный предок
Описанная нами драма становления проточеловека с раздвоенным сознанием происходила на фоне следующих изменений внешней среды. Засушливые эпохи сменялись влажными и наоборот. Ареалы обитания наших речных обезьян то расширялись, то опять сужались. Впрочем, это были уже не совсем речные обезьяны. Распрямившись и прочно встав на ноги в процессе битв со своими сородичами-противниками, эти обезьяны ходили по суше как современные люди. Вероятно, именно в это время они стали отваживаться переходить из долины одной реки в другую, если засуха лишала их привычного местообитания. Но рацион их питания при этом существенно не изменился – те же плоды, моллюски и… сородичи из других групп.