Таким образом, не прибегая к каким-либо экстравагантным эволюционным, биомеханическим и экологическим построениям, можно убедительно объяснить целый ряд анатомических черт, обусловивших исходный «отрыв» предка человека от других приматов.
Перечислим эти черты: относительная распрямленность скелета, потеря волосяного покрова, появление подкожного жира, активное использование камней, развитие «ловкого» языка, предпосылки к повышенной «эмоциональности».
Ещё раз подчеркнём – эти черты приобретаются совершенно «обыденно» с эволюционной точки зрения. Ничего специфически человеческого здесь пока нет. Есть только перспективная предпосылка развития человеческих черт. Между тем, описанное существо чисто внешне гораздо больше похоже на нас, чем любая современная человекообразная обезьяна.
Речная обезьяна сформировалась, во всяком случае, более 5 миллионов лет назад, намного раньше пресловутых питекантропов. Так что говорить о каких-то особых, аномально быстрых, темпах эволюции предков человека на данном этапе следует гораздо осторожнее, чем это делалось ещё сравнительно недавно.
3. Следственный эксперимент. Каннибализм и альтруизм. «Любовь и кокетство». «Свои» и «чужие». Раздвоение
На этом месте у читателя может возникнуть вопрос: неужели автор, объяснив столь естественно «зоологически» такое большое количество черт, которые мы считаем сугубо человеческими, думает и дальше следовать этой линии? А как же, в таком случае, единодушное мнение всех учёных о том, что в появлении человека было нечто экстраординарное?
Да, практически ни одна из даже сильно враждующих антропологических школ не обходится без сценариев экстраординарной мотивации в развитии человека. Одни предполагают некую сильную мутацию, обусловленную радиацией, другие говорят о «сошедшей с ума» обезьяне, третьи призывают на помощь пришельцев из Космоса, четвёртые придерживаются буквальной трактовки Божественного Творения.
Впрочем, в последнее время гипотезы водного происхождения человека появляются все чаще. Хотя, к сожалению, эти теории, в отличие от взвешенных рассуждений Линдблада, не свободны от склонности к преувеличениям. Впрочем, «на каждый роток не накинешь платок». И мы не будем (да и не можем) комментировать каждую скороспелую теорию, а тем более их откровенно бредовые популярные интерпретации. Тем не менее, наиболее важные дискуссионные моменты серьёзных теорий будут упомянуты нами несколько позже, в конце первой главы второй части нашей книги.
Пока лишь заметим, что не стоит в стороне от сверхъестественности в объяснении эволюции человека и марксизм. Говоря несколько упрощённо, марксизм предполагает некий неизвестно откуда взявшийся позыв к труду, в результате которого и язык развился, и рука. Непонятным при этом остаётся следующее: откуда взялись чисто физиологические предпосылки для развития того же языка, ведь чтобы сказать что-то, пусть даже и весьма нечленораздельное, надо иметь физиологическую возможность это сделать; не говоря уже о том, как это в голове у обезьяны возник образ предмета, который она целенаправленно претворяла в вещь в процессе труда? В противном случае, это не труд, а инстинктивная деятельность, как у паука или пчелы.
Однако всем очевидно, что некий «рывок» в эволюции человека должен был быть. Если говорить строго научно, то этот «рывок» не что иное, как отрезок ускоренной эволюции нашего предка, в результате которой образовались зачатки т. н. второй сигнальной системы, а популярно говоря, разума. Иными словами, появление структур мозга, управляющих поведением человека помимо инстинкта, а иногда и вопреки инстинкту, на основе информации, которую в индивидуальном порядке человек получает при жизни.
Что ж, попытаемся реконструировать ситуацию этого «рывка» и определить, в чём же он состоял. Однако предварительно отметим, что, разбивая на камнях и камнями раковины моллюсков, наш предок должен был «часто попадать мимо». Используемые камни обкалывались, приобретая зачастую острые грани. Этими гранями можно было гораздо эффективнее колоть раковины. Мы не склонны думать, что в то время наш предок целенаправленно «изготовлял» такие «рубила». Просто на тех местах, где годами кололи раковины, оказывалась масса таких «рубил», использование которых было предпочтительнее для колки раковин.
Экологическая реконструкция № 2. При приближении к нашей эпохе (в геологическом масштабе времени, разумеется), которое характерно активизацией горообразования (так называемый альпийский орогенез) и нарастанием предпосылок оледенений, нарастали амплитуды изменений природной среды и климата.
При этом часть территорий оказывалась в зонах засухи. Реки мелели, приречные пойменные леса частично разреживались. И хотя поймы крупных и средних тропических рек являлись и являются богатейшими на земле по биопродуктивности местами, недостаток пищи мог ощущаться и здесь. Некоторые ареалы аспространения речных обезьян вполне могли оказаться в условиях недостатка пищи. Ареалы зачастую представляли собой замкнутые Пространства – уйти было некуда. В подобных ситуациях популяционного стресса у всех животных наблюдается нервозность, а зачастую нарастают тенденции к каннибализму. Теперь проведём следующий мысленный эксперимент, опирающийся, кстати, на обобщение довольно большого количества натурных ситуаций, который вполне можно назвать следственным.
Эксперимент № 2 (следственный). Итак, в нашем первом эксперименте мы не обнаружили никаких преимуществ для наших предков, если бы они оказались в саванне в распрямлённом состоянии с камнем в руке. Предок человека «сделал шаг» к распрямлению своего позвоночника, погрузившись в реку. Это распрямление могло быть достаточно сильным, однако могло быть и не столь интенсивным.
Рассмотрим, в какой ситуации и с каким противником более распрямлённый предок человека получал решающие преимущества.
Крупные хищники, обладающие мощными зубами, отпадают. Действительно, пока стукнешь его камнем или даже «рубилом» по голове (а по другим местам це стоит и пытаться, ибо урон будет незначительный), он успеет поразить неприкрытый мягкий живот нашего распрямлённого предка. Такое распрямлённое положение явно не годится в борьбе против хищника с мощными когтями и зубами, нацеленными на нижнюю часть тела распрямлённой речной обезьяны.
Следует отметить, что с точки зрения биомеханики удар рукой с камнем (или рубилом) сверху вниз наиболее сильный из всех тех, который может нанести стоящее на ногах человекообразное существо. Именно поэтому мы и рассматриваем эту ситуацию.
Какой же противник был в наиболее невыгодном положении по отношению к более распрямлённому предку человека? Этот противник должен был быть, во всяком случае, не намного более быстрым; он не должен был обладать когтями и зубами, достаточно мощными, чтобы быстро нанести тяжёлые ранения в незащищённый живот своего контрагента. Он должен был быть ниже своего контрагента, однако его голова должна была находиться не намного ниже пояса этого контрагента, в противном случае удар камнем сверху вниз будет ослаблен из-за нехватки длины руки.
Единственным кандидатом на роль такого неудачливого противника является менее распрямлённый сородич нашего предка. Драка за большую раковину моллюска на отмели или большой плод в условиях бескормицы и стресса вполне могла окончиться обменом ударами рубил по головам. В процессе этого обмена наибольшими преимуществами обладал наиболее распрямлённый (и высокий) противник.
Чтобы завершить наш эксперимент, следует только добавить, что разъярённая обезьяна зажатым в руке острым камнем вполне может проломить череп своему сородичу. Если при этом в популяции есть предрасположенность к каннибализму, то привыкшая к высасыванию моллюсков из раковин речная обезьяна вполне может высосать желеобразную массу мозга своего более согнутого и менее удачливого в драке сородича.
Нам кажется, что в процессе нашего мысленного эксперимента мы наиболее правдоподобно воссоздали ситуацию, когда наш предок мог стать на путь «адельфофагии», или пожирания представителей своего вида. На непременном наличии такой стадии в антропогенезе настаивал наш известный антрополог профессор Б. Ф. Поршнев. Однако ни Б. Ф. Поршнев, ни его интерпретаторы не могли однозначно объяснить, почему при этом предок человека должен был чувствовать некое «раздвоение сознания», которое и стало, на взгляд последователей Б. Ф. Поршнева (с которыми мы полностью согласны), причиной появления второй сигнальной системы.