Ибо не более 2,5 % мирового денежного оборота связано с информационным обслуживанием организации мирового товарного потока.

Разумеется, мерзости паразитарного перерождения капитализма не могут вызвать ничего, кроме отторжения. Но для построения правильной стратегии их изживания нужно чётко ответить на поставленный выше вопрос: «Возможна ли модернизация без капитализма».

Кроме того, стоит учесть, что одной из альтернатив капитализму является социализм, в нашем широком понимании этого термина. «Прелести» же социализма нам известны. И их тоже не хочется переживать вновь.

Не будем далее попусту интриговать читателя. Ответы на все эти вопросы у нас есть. И мы их дадим ниже. Они будут не «по Марксу». Но и не в стиле неолиберальных критиков марксизма. И не в стиле дремучих традиционалистов.

Забегая вперёд, лишь заметим, что паразитарное перерождение любых структур и моделей особенно сильно проявляется тогда, когда эти модели начинают разрушаться изнутри. Чтобы понять, почему же с капитализмом это неоднократно происходило и происходит сейчас, надо чётко уяснить, что капитализм возможен без экспансии и без эксплуатации.

Но капитализм невозможен без модернизации. Именно с ослаблением темпов модернизации, её прерывистым, непостоянным характером в прошлом были связаны кризисные явления в капиталистическом обществе.

Помимо всего прочего, это наше утверждение вполне корреспондируется с теорией кондратьевских циклов. Напомним, в рамках этой теории кризисы капиталистического производства связаны с определёнными этапами периодически повторяющегося масштабного технического перевооружения.

Однако наше утверждение имеет ещё более общий характер. Не только пресловутые кризисы, но абсолютно все кризисные явления капитализма, весь комплекс паразитарных перерождений его структур, опасность вообще скатиться в феодализм – порождены замедлением модернизации или её прекращением.

Именно резкое ослабление модернизации при всех внешних проявлениях НТР (как мы покажем ниже – виртуальной НТР) во второй половине XX века стало причиной того, что мир катится к новому витку социал-феодализма. Капитализм без модернизации погибает. Он гниёт на корню. И поэтому столь пышным махровым цветом расцветают паразитарные перерождения капитализма.

Нынешние денежные спекулянты затормозили выход на новый виток НТР (при всей видимости «перманентной модернизации» последних лет, но модернизации фиктивной, виртуальной). Тем самым они проложили путь к своей собственной гибели.

Впрочем, об этих проблемах мы поговорим несколько ниже. Здесь же будет уместно коснуться ещё одной весьма интересной проблемы, связанной с деньгами. Как мы только что показали, превращение денег в товар и их видимое всесилие свойственны именно классическому капитализму.

Но ещё раньше было показано, что целевой функцией «классического» капиталистического производства в развитых странах была максимизация отношения выпуска продукции к затратам трудовых ресурсов. И в данном случае Маркс абсолютно прав, формулируя теорию «трудовой стоимости» товаров.

Более того, деньги идеально подходят именно в качестве мерила затрат труда. Тем более это качество в неявном виде было затвержено в мировом масштабе после становления капитализма и промышленной революции.

В классическом случае, при избытке ресурсов для производства, деньги, выражая в первую очередь затраты труда, действительно всесильны, как всесилен сам труд. Люди обмениваются плодами своих усилий и имеют полное моральное право предлагать любые свои услуги в обмен на услуги других.

Ситуация коренным образом меняется в феодально-социалистическом обществе, испытывающем дефицит ресурсов. Здесь стоит сделать одно разъяснение. Дефицит времени тоже есть дефицит одного из видов ресурсов.

А в производстве дефицит времени – это отсутствие материальных фондов и инфраструктуры. Ибо даже при наличии природных и трудовых ресурсов необходимо некоторое время, чтобы они стали набором готовых изделий и коммуникаций. Есть некое видимое противоречие в том, что деньги, если понимать их как мерило аккумулированного в продукте живого труда (т. е. в итоге – того же рабочего времени) не могут в условиях дефицита времени восполнить этот дефицит. В итоге «время» не в силах восполнить… «времени».

Однако это противоречие мнимое. Чтобы заменить в условиях дефицита времени «то, что надо», «тем, что уже сделано», надо иметь большой запас разнообразных продуктов. Только тогда с помощью денежного механизма можно сразу купить то, что надо. Если же этого запаса нет, то, помимо затраты денег, надо ещё ждать, пока на эти деньги товар будет не куплен, а сделан, т. е. помимо денег нужно ещё живое время.

Подчеркнём, в классической капиталистической экономике эта проблема весьма чётко понимается. Хозяйственный механизм Запада всегда функционирует с большими резервами товаров и ещё большими резервами производственных мощностей. Без этого резервирования просто нет рынка в западном понимании.

Таким образом, эффекты от дефицита природных ресурсов (как В Древнем Египте) или дефицита производственных фондов при наличии природных ресурсов (как было большую часть времени существования СССР) приводят к одним и тем же социально-экономическим тенденциям.

Но, как мы показали выше в главе «Родимые пятна государственности», в подобной ситуации дефицит ресурсов не компенсируется трудом, а следовательно (в рафинированно чистом случае) – деньгами.

И тогда возникает вполне закономерная, естественная для данного положения ситуация, когда «за деньги всего не купишь».

Вопросом вкуса остаётся выбор, что лучше – жить там, где «все покупается и все продаётся», или там, где «ничего просто так не купишь».

Однако наиболее интересная проблема в другом. Мы уже упоминали ранее, что хозяйственный механизм консервативен. Буржуа, даже перед дицом ресурсного кризиса, не будет спешить ограничивать своё потребление и свои прибыли. А бюрократ, видя угрозу для себя в «жиреющем» народе, поспешит в целях самосохранения создать дефицит. Ибо, напомним название одной из предыдущих глав, император не заинтересован в процветании империи.

Несомненно, перед СССР стояло много неотложных задач, которые надо было решать с помощью напряжённых планов. Но, тем не менее, при взгляде на наше недавнее прошлое невольно напрашивается вопрос: всегда ли напряжённость планов была вызвана реальной необходимостью? А может быть, очень часто «планов громадье» было просто механизмом создания дефицита времени?

Ведь в условиях такого дефицита государство проявляет своё несомненное превосходство как управленческая структура. А круги, заинтересованные в феодально-социалистической модели развития, всегда очень тонко, на интуитивном уровне, чувствуют, что надо, чтобы государственная машина не испытывала эрозии.

В этом месте иной дотошный читатель определённых взглядов может ехидно заметить: «Ишь ты, иррациональность поведения буржуа покритиковал в одной строке, а перекосы социализма в двух абзацах». Дорогой социалист! Капиталистическую действительность я знаю лишь в теории. Поэтому о ней пишу лишь то, что можно узнать из книг и вывести логически.

И не надо говорить, что в России уже более десяти лет капитализм. В России на рубеже тысячелетий осуществляется модель, совмещающая режим колонии и остатки феодально-социалистического режима. Это отнюдь не то, что можно назвать капитализмом в его классическом понимании.

Итак, капитализма автор не знает из непосредственного личного опыта. А вот социализм нам знаком досконально. Поэтому о чём больше знаю, о том и больше пишу.

Но по смыслу и духу данной книги любой беспристрастный читатель может понять, что нам одинаково противен и лицемерный западный капитализм, и хамский социал-феодализм.

Мы ищем свой русский путь. Путь, намеченный русским академиком Вернадским. И не надо ставить нас перед ложным выбором между нерусским Марксом (коммунизм) и нерусским Хайеком (неолиберализм).